Автор: Писатель дома
Источник: https://zen.yandex.ru/media/id/5c5c...ledi-glemis-1537-god-5d36c462e854a900ad7c7cfb
Все события в книгах «Белокурого», почти все – подлинные, а те, которые «почти» - также имели место, но могут быть чуть передвинуты во времени и пространстве. Собственно, моей задачей, как романиста, и было создание полностью правдоподобной обстановки для погружения читателя в атмосферу Шотландии XVI века – этого без подлинности не достичь. Хотя и сама подлинность – за давностью лет – в этой истории такое обтекаемое слово…
Вот вам факт, к примеру. Леди Дженет Дуглас, вдова Джона Лайона, 6-го лорда Глэмиса, сестра изгнанного из страны Арчибальда Дугласа, графа Ангуса, в июле 1537 года была публично сожжена на эспланаде перед Эдинбургским замком за злоумышление на жизнь короля Джеймса V путем колдовства. Ее старший сын от Глэмиса умер в застенке, младшего заставили смотреть на казнь.
Леди Дженет Дуглас Лайон, сестра графа Ангуса (с) duglashistoty.co.uk
В сети есть различные версии этой истории – одна мрачней и романтичней другой – в том числе, о «безумной» ненависти короля к Дугласам, о том, что к обвинению этой дамы в колдовстве приложил руку кто-то из домашних, о том, что на нее донес отвергнутый жених Арчибальд Кемпбелл… между тем, справочник шотландского пэрства утверждает, что на момент казни леди как раз была женой упомянутого Кемпбелла, и они даже успели родить сына. Что до безумной ненависти короля – Дугласов Джеймс V Стюарт, и правда, не любил, да и было за что. Однако ничего безумного и нелогичного в поведении короля не было, он просто таким образом устанавливал вертикаль власти. Этой версии я придерживаюсь и в романе.
Glamis Castle, замок Глэмис, Шотландия, изображение из свободного источника.
Шотландия, Мидлотиан, Эдинбург, Босуэлл-корт, июль 1537 года
Выпили понемногу, помянули.
Аргайл плеснул чуток в пламя камина, как делал всегда, но под открытым небом обычно он отдавал духам их часть в открытый огонь. Белая зола с шипением приняла дань, пахнуло торфом, вереском, теплом. Помолчали еще.
- Мне жаль, - сказал наконец Белокурый.
- Не стоит, - отвечал Рой, глядя мимо него. - Арчи таков и был… сколько я его помню. Все из-за этой суки, он и под стражу пошел только из-за нее.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что я знаю, - Кемпбелл повернулся, глянул - и в очертаниях скул, в разрезе светлых глаз двойственная и хищная кельтская природа его выступила до холодка по спине собеседника, слишком очевидно. Патрик мигом вспомнил то, что говорили в Нагорье, почему даже в Ущелье побаивались своего лорда, почему лорд мог уходить в горы один… в полнолуние.
- Он хотел ее, он женился… понятное дело. Мало ли баб? Но ведь с этим браком Скипнесс стал опекуном детей покойного Глэмиса и смотрителем земель его вдовы. Представь себе, какой кусок воли и власти. Разве Джеймс Стюарт потерпел бы это безнаказанно?
- Но тебя же он выпустил, король-то?
- Выпустил, - Кемпбелл оскалился, - обобрав до сорочки, скотина. Во Францию с собой поволок, как заложника, чтоб был на виду, только чтоб Арчи Скипнесс вел себя прилично!
Арчибальд Скипнесс, дядя Аргайла, брат покойного «Хмурого Колина», женившись на Дженет Дуглас, сестре Ангуса и вдове Глэмиса, и впрямь претендовал в Нагорье на вес и значение большие, чем те, которые король хотел бы ему предоставить. И быстро оказался там, где побывали и Босуэлл, и Аргайл — за решеткой на Эдинбургской скале. Но, в отличие от обоих, так и не смирился, даже для вида.
- Как он погиб?
- Сорвался сверху, на камни вниз, при попытке бежать, - Аргайл допил чарку залпом, прошипел сквозь зубы лютейшее из ругательств, лицо его пошло пятнами гнева. - А потом стража добила то, что от него осталось…
Дженет Дуглас Лайон, леди Глэмис. Если не влюбленность, то величайший соблазн юного графа Босуэлла девять лет тому назад, в те поры, когда они с Брихином только прибыли ко двору. Арчибальд Кемпбелл Скипнесс… встреча пары стояла у Босуэлла сейчас перед глазами, как же он, мальчишка, досадовал тогда, что ему предпочли мужчину зрелого, взрослого, опытного!
- А что она?
- А ее сожгут.
- За что?
- За злоумышление на жизнь короля, понятное дело...
Аргайл — в конце третьего десятка уже ползущая ото лба залысина в бурой клочковатой шевелюре — натянул на голову боннет, встряхнулся, как крупный волк, одернул тартан, вышел. Босуэлл, потомственный констебль Эдинбурга, просидел у камина в тот вечер довольно долго, вспоминая.
И было о чем подумать.
Дворец Холируд, Эдинбург, Шотландия,фото (С) Илона Якимова 2010
Шотландия, Мидлотиан, Эдинбург, Холируд-хаус, июль 1537 года
Джеймс Стюарт осунулся за последние девять дней, прошедшие со смерти Мадлен де Валуа. Джеймс Стюарт прекратил пить и засел за бумаги, накопившиеся во время его отсутствия в Шотландии, и проводил круглые сутки в совете с Данбаром, Максвеллом, Хантли. Дэвид Битон, которого не без оснований прочили на место архиепископа Сент-Эндрюсского, присоединялся к ним тогда, когда отсутствовал его ненавистник Гэвин Данбар, но вскоре отбыл во Францию в новом чине посла — и, как говорили, приискивать королю новую жену. Король махнул пажу рукою, не переставая просматривать бумаги, позволяя впустить просителя:
- Ты? Иди, иди сюда… что за странное дело, Эрскин сказал — ты с просьбой? Крепко же тебе наскучил твой король! Ладно, так и быть, проваливай на Границу, отпущу, как только разделаемся с делами… к примеру, в четверг.
- Сир, я по поводу среды.
- Что у тебя с лицом?
- С вашего позволения, слабоват нутром на это дело — не люблю женских казней.
- Кто ж их любит… - отвечал Джеймс рассеянно. - Да ты же пришел просить. О ком?
Он поднял голову от вороха бумаг, заново подложенных ему секретарем, Томасом Эрскином.
- Ах, вот о ком! Не знай я, что между вами кровь в три поколения, наивернейший кузен мой, решил бы, что тут не без греха… что ты подкуплен.
- О нет, это вопрос вкуса, только и всего, - отвечал констебль Эдинбурга. - Я бы, Ваше величество, предложил обезглавливание мечом. Как-никак, дама.
- Ты не знаешь толка в настоящей вражде, - улыбнулся король. - Послушай, там дело доказанное и решенное, она созналась.
Еще бы не сознаться, если на руках годовалый сын покойного Скипнесса, а самый старший, от Глэмиса — в заключении. А есть ведь еще один, и две дочери… Тридцать шесть лет — солидный возраст для женщины, пора уклонения на закат, однако еще слишком молода, чтобы умирать, и умирать так мучительно. Зачем он, и правда, пришел просить короля? Во времена оны Дженет Лайон ведь заманила его самого на гибель. Почему теперь взбрело ему в голову отплатить добром, подставить вторую щеку, чего за ним отродясь не водилось?
- Она созналась, вон, спроси у Данбара подробностей — дело лютое, они с Битоном возглавляли суд. Она в связи со своими братьями. Сообщала им, как и когда удобней проникнуть в страну, нанести удар, покуда я за Каналом. Да к тому ж, она - ведьма, неужель не почуял сразу? От нее же на милю смердит дьяволом. Государственная измена для женщины карается костром, мой милый, что тут такого? Знала ведь, на что шла, когда обещала братьям мою погибель, погибель моей королевы. Даже Мортон и Драмланриг — и те согласились с приговором...
Тишина повисла в кабинете, король, не мигая, держал взгляд своего вассала:
- Ступай, - молвил он наконец, - я, так и быть, забуду, что ты приходил просить за нее.
Шотландия, Мидлотиан, Эдинбург, Босуэлл-корт, лето 1537
Время его почти не меняло — худощавое лицо, серые глаза с искрой сарказма, шрам на скуле, но в висках выступает первая изморозь… уже. Конечно, он и всегда правил епископатом твердой рукой, но до сей поры Босуэлл не припоминал за Брихином особого рвения к защите веры, потому и спросил не без интереса:
- Ты сделался грозой еретиков, дядя?
- Приходится, если не хочется сократить поголовье родственников, дорогой граф.
Тут Босуэлл взглянул на железного Джона внимательней.
То была их редкая встреча в фамильном особняке, куда епископ наведывался нечасто, особенно в последние года три. Морэй по-прежнему входил в Совет короля, а Брихин бывал на каждом Парламенте, но случай поговорить о частном родственникам выпадал не всегда.
- Что ты имеешь в виду?
- Аббат Арброат, Патрик, известный также как Дэвид Битон, племянник архиепископа Сент-Эндрюсского. Валуа обещал ему епископат в Мирепуа, Папа днями пришлет кардинальскую шапку, а ты…
- Я?
- Достаточно легкомысленно вел себя с ним во Франции. Битон же нынче — хранитель печати короля и советчик ему по любому вопросу, советчик, оттеснивший старого Данбара. Тебя, дорогой мой, он терпеть не может, и, перед тем, как заново отбыть во Францию послом Его величества, представил королю список…
- Грехов? - улыбаясь, спросил Белокурый.
- Почти. Да не собственных и не королевских. Грехов ближних людей короля Джеймса. Стоит ли говорить, что ты там в первых рядах?
- В чем обвиняют?
- Себялюбие, гордыня, распутство, склонность к измене…
- Бог ты мой… какие точные сведения!
- Сведения достаточные. Я приложил порядком усилий, чтоб избавить нашу фамилию от права украшать собой перечень еретиков Шотландии. Но мне нужно было и подтвердить нашу благонадежность тоже. Кальвинист сгодился как нельзя кстати, умный малый, но немного слишком ученый.
Босуэлл напряг память, дело было, пока он отдыхал во Франции:
- Уишарт?
- Уишарт, да. Мирно отправился на континент продолжать учение с тем моим благословением, после которого не возвращаются восвояси. И едва лишь я порадовал Данбара высылкой, как ты… говорят, ты просил короля за леди Глэмис?!
Епископ всегда все узнавал один из первых неведомым образом. Босуэлл поморщился:
- Не вполне верно. Я хотел избавить ее от костра. Казнь, понятное дело, предрешена, ибо король уже переписал в казну имущество и земли покойного Глэмиса, но… именно зверство так уж необходимо? Об этом я и сказал королю.
- Ты и так уже сказал слишком много. Достаточно, чтобы решить, что она — колдовством или доброй волей — имеет на тебя влияние. Достаточно, чтобы король тебя заподозрил. Когда утопили Элисон Ру, что-то ты не выказывал к ней сочувствия.
- Она — простолюдинка, обычная грубая тварь, каких много.
- Грубые твари не меньше нашего чувствуют боль и умирают ровно так же мучительно. Если уж в тебе вдруг проснулось несвойственное нашей фамилии христианское милосердие — жалей всех!
- Вина ее в убийстве зятя была доказана.
- Так и здесь вина доказана, Патрик. В данный момент вина Дженет Лайон в том, что она - сестра Ангуса, и уши фамилии Дуглас в Шотландии, и заноза среди родов Нагорья, как по наследству мужа, так и по второму браку. И что тебе в том, что с нею станет? Еще одним Дугласом меньше, пусть и в юбке.
- Не люблю я этого, - сознался граф, как в чем-то постыдном. - Мысль о хладнокровном убийстве женщины кажется мне отвратительной.
- Думай о том, что эта женщина только по стечению обстоятельств не убила тебя самого, - посоветовал Джон Хепберн.
По лицу Босуэлла сложно было понять, о чем он размышляет. Закинул ногу на ногу, вздохнул, улыбнулся, приподнял левую бровь, с тем выражением насмешки и презрения к тщетности бытия, которое было столь знакомо железному Джону — по самому себе:
- Грязно добиваем поверженного врага, да? К чему это? Пока жив король, Дугласы не вернутся.
- Поверженного? Поверженных врагов не бывает, бывают только мертвые, даже если они и женщины. Чему я вообще учил тебя?!
Шотландия, Мидлотиан, Эдинбургский замок, июль 1537 года
В среду народу на скале было — не протолкнуться.
Сожжение Дженет Дуглас, изображение с Pinterest
Она поседела — за время недолгого заключения и суда, это Патрик Хепберн заметил с первого взгляда, в меди волос ее больше не было тепла, но только скорбь близкой осени. Она была красива для своих тридцати шести, и она уже не состарится. Зеленоглазая Дженет Глэмис такой и останется в памяти, взошедшая на костер, белая не от страха, от внутреннего напряжения, светящаяся ненавистью к палачам, величественная и в рубище, бесстыдно открывающем ее тело толпе. Огромное презрение было в ней — презрение в боли, смерти, позору одновременно, и тот взгляд, что леди Глэмис кинула на королевский помост, прежде чем каяться напоказ, был куда более искренен, чем пожелания долгих лет царствования Джеймсу Стюарту и перечисление собственных вин — в ожидании возможной милости.
И еще одно - более историчное сожжение... душу ведьмы утаскивает дьявол прямо с костра, вон там, вверху.
Равнодушный, совершенно спокойный, покусывающий краешек губы, граф Босуэлл, констебль Эдинбурга, по чину и долгу присутствующий на казни, сейчас понимал ее, как никто. Его собственное покаяние в Сент-Джайлсе, март, пронизывающий ветер, и жизнь, за которую заплачено смертью друга — оно вскрывалось в душе каждой минутой пребывания здесь.
Милости, конечно же, не было.
Мужество изменило Дженет Глэмис только, когда поднесли огонь. Дрова за ночь отсырели, занимались не сразу, ведьма задыхалась, кашляла от дыма, но это не облегчит ее мучения, а продлит казнь, пока не подбросят сухих. Но потом занялось... Парнишка лет пятнадцати, не старше, чем был он сам в первый приезд ко двору, изворачивался в руках стражи, заставлявшей его повернуть голову к костру, смотреть, как умирает мать - он или выл, как дикое животное, или богохульствовал, отшвырнув от себя священника. Каждый крик его входил в страдающую женщину, как острый нож. Девчонка, судя по платью - из кинсменов леди Глэмис, проскользнув сквозь цепь стражи, метнулась к костру… неизвестно, что хотела сделать она, быть может, крест передать или яд, прекратить страдания. Этого король ни за что не позволил бы, и ее сбили с ног, на мостовую, и хохотали, пока стирала с лица уличную грязь, пепел, летевший к ней от огня. Тут уже констебль Эдинбурга, вне себя от омерзения, от воя мальца, от воплей умирающей, раздвинул солдат, шагнул к девчонке. Глупый жест, минутная слабость сердца:
- Осторожней, юная леди, поднимитесь же…
Хорошенькое личико, залитое слезами, темные, чуть раскосые пронзительные глаза. Уже не девочка, определенно еще не женщина. Когда увидала, чья именно рука подняла ее с колен - отпрянула, словно от чумного, опрометью кинулась туда, где сына леди Глэмис отливали водой, парень лишился чувств. Босуэлл вернулся на помост к умиротворенному королю, не чувствуя, как в спину ему впился взгляд острей любого джеддарта, взгляд, полный такой жгучей ненависти, которая сделала бы честь любому из Дугласов. Но девчонка тотчас пропала в толпе, едва он оглянулся, почуяв неладное.
С костра донесся предсмертный крик ее крестной матери.
- Доносят, Босуэлл нарочно просил у короля очистительного огня для нее, - молвил Ангус, терзая письмо с родины в кулаке, лицо Питтендрейка было мрачно. - Оставался у Стюарта с час, вымаливая лишней боли. Богом клянусь, он заплатит за это!
В Глэмисе я не была, однако пишут, что там до сей поры обитает дух леди Дженет, именуемый Серой дамой. Появился он после смерти ее второго сына от Глэмиса, Джона Лайона, 7-го лорда Глэмиса. Серую даму неоднократно видели молящейся в часовне замка, и якобы одно из мест часовни до сей поры оставляется незанятым – для нее. Встречали ее и в самой замке, и на вершине Часовой башни. Появление Серой дамы обычно предваряется негромким стуком молотков – как тех, что стучали пятьсот лет назад, на строительстве «жаровни» в Эдинбурге в июле 1537 года.
Изображение из свободного источника.
Прямыми потомками Лайонов и Дженет Дуглас являются члены правящей в Великобритании династии Винздоров через покойную королеву-мать, леди Елизавету Боус-Лайон.
Источник: https://zen.yandex.ru/media/id/5c5c...ledi-glemis-1537-god-5d36c462e854a900ad7c7cfb
Все события в книгах «Белокурого», почти все – подлинные, а те, которые «почти» - также имели место, но могут быть чуть передвинуты во времени и пространстве. Собственно, моей задачей, как романиста, и было создание полностью правдоподобной обстановки для погружения читателя в атмосферу Шотландии XVI века – этого без подлинности не достичь. Хотя и сама подлинность – за давностью лет – в этой истории такое обтекаемое слово…
Вот вам факт, к примеру. Леди Дженет Дуглас, вдова Джона Лайона, 6-го лорда Глэмиса, сестра изгнанного из страны Арчибальда Дугласа, графа Ангуса, в июле 1537 года была публично сожжена на эспланаде перед Эдинбургским замком за злоумышление на жизнь короля Джеймса V путем колдовства. Ее старший сын от Глэмиса умер в застенке, младшего заставили смотреть на казнь.
Леди Дженет Дуглас Лайон, сестра графа Ангуса (с) duglashistoty.co.uk
В сети есть различные версии этой истории – одна мрачней и романтичней другой – в том числе, о «безумной» ненависти короля к Дугласам, о том, что к обвинению этой дамы в колдовстве приложил руку кто-то из домашних, о том, что на нее донес отвергнутый жених Арчибальд Кемпбелл… между тем, справочник шотландского пэрства утверждает, что на момент казни леди как раз была женой упомянутого Кемпбелла, и они даже успели родить сына. Что до безумной ненависти короля – Дугласов Джеймс V Стюарт, и правда, не любил, да и было за что. Однако ничего безумного и нелогичного в поведении короля не было, он просто таким образом устанавливал вертикаль власти. Этой версии я придерживаюсь и в романе.
Glamis Castle, замок Глэмис, Шотландия, изображение из свободного источника.
Шотландия, Мидлотиан, Эдинбург, Босуэлл-корт, июль 1537 года
Выпили понемногу, помянули.
Аргайл плеснул чуток в пламя камина, как делал всегда, но под открытым небом обычно он отдавал духам их часть в открытый огонь. Белая зола с шипением приняла дань, пахнуло торфом, вереском, теплом. Помолчали еще.
- Мне жаль, - сказал наконец Белокурый.
- Не стоит, - отвечал Рой, глядя мимо него. - Арчи таков и был… сколько я его помню. Все из-за этой суки, он и под стражу пошел только из-за нее.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что я знаю, - Кемпбелл повернулся, глянул - и в очертаниях скул, в разрезе светлых глаз двойственная и хищная кельтская природа его выступила до холодка по спине собеседника, слишком очевидно. Патрик мигом вспомнил то, что говорили в Нагорье, почему даже в Ущелье побаивались своего лорда, почему лорд мог уходить в горы один… в полнолуние.
- Он хотел ее, он женился… понятное дело. Мало ли баб? Но ведь с этим браком Скипнесс стал опекуном детей покойного Глэмиса и смотрителем земель его вдовы. Представь себе, какой кусок воли и власти. Разве Джеймс Стюарт потерпел бы это безнаказанно?
- Но тебя же он выпустил, король-то?
- Выпустил, - Кемпбелл оскалился, - обобрав до сорочки, скотина. Во Францию с собой поволок, как заложника, чтоб был на виду, только чтоб Арчи Скипнесс вел себя прилично!
Арчибальд Скипнесс, дядя Аргайла, брат покойного «Хмурого Колина», женившись на Дженет Дуглас, сестре Ангуса и вдове Глэмиса, и впрямь претендовал в Нагорье на вес и значение большие, чем те, которые король хотел бы ему предоставить. И быстро оказался там, где побывали и Босуэлл, и Аргайл — за решеткой на Эдинбургской скале. Но, в отличие от обоих, так и не смирился, даже для вида.
- Как он погиб?
- Сорвался сверху, на камни вниз, при попытке бежать, - Аргайл допил чарку залпом, прошипел сквозь зубы лютейшее из ругательств, лицо его пошло пятнами гнева. - А потом стража добила то, что от него осталось…
Дженет Дуглас Лайон, леди Глэмис. Если не влюбленность, то величайший соблазн юного графа Босуэлла девять лет тому назад, в те поры, когда они с Брихином только прибыли ко двору. Арчибальд Кемпбелл Скипнесс… встреча пары стояла у Босуэлла сейчас перед глазами, как же он, мальчишка, досадовал тогда, что ему предпочли мужчину зрелого, взрослого, опытного!
- А что она?
- А ее сожгут.
- За что?
- За злоумышление на жизнь короля, понятное дело...
Аргайл — в конце третьего десятка уже ползущая ото лба залысина в бурой клочковатой шевелюре — натянул на голову боннет, встряхнулся, как крупный волк, одернул тартан, вышел. Босуэлл, потомственный констебль Эдинбурга, просидел у камина в тот вечер довольно долго, вспоминая.
И было о чем подумать.
Дворец Холируд, Эдинбург, Шотландия,фото (С) Илона Якимова 2010
Шотландия, Мидлотиан, Эдинбург, Холируд-хаус, июль 1537 года
Джеймс Стюарт осунулся за последние девять дней, прошедшие со смерти Мадлен де Валуа. Джеймс Стюарт прекратил пить и засел за бумаги, накопившиеся во время его отсутствия в Шотландии, и проводил круглые сутки в совете с Данбаром, Максвеллом, Хантли. Дэвид Битон, которого не без оснований прочили на место архиепископа Сент-Эндрюсского, присоединялся к ним тогда, когда отсутствовал его ненавистник Гэвин Данбар, но вскоре отбыл во Францию в новом чине посла — и, как говорили, приискивать королю новую жену. Король махнул пажу рукою, не переставая просматривать бумаги, позволяя впустить просителя:
- Ты? Иди, иди сюда… что за странное дело, Эрскин сказал — ты с просьбой? Крепко же тебе наскучил твой король! Ладно, так и быть, проваливай на Границу, отпущу, как только разделаемся с делами… к примеру, в четверг.
- Сир, я по поводу среды.
- Что у тебя с лицом?
- С вашего позволения, слабоват нутром на это дело — не люблю женских казней.
- Кто ж их любит… - отвечал Джеймс рассеянно. - Да ты же пришел просить. О ком?
Он поднял голову от вороха бумаг, заново подложенных ему секретарем, Томасом Эрскином.
- Ах, вот о ком! Не знай я, что между вами кровь в три поколения, наивернейший кузен мой, решил бы, что тут не без греха… что ты подкуплен.
- О нет, это вопрос вкуса, только и всего, - отвечал констебль Эдинбурга. - Я бы, Ваше величество, предложил обезглавливание мечом. Как-никак, дама.
- Ты не знаешь толка в настоящей вражде, - улыбнулся король. - Послушай, там дело доказанное и решенное, она созналась.
Еще бы не сознаться, если на руках годовалый сын покойного Скипнесса, а самый старший, от Глэмиса — в заключении. А есть ведь еще один, и две дочери… Тридцать шесть лет — солидный возраст для женщины, пора уклонения на закат, однако еще слишком молода, чтобы умирать, и умирать так мучительно. Зачем он, и правда, пришел просить короля? Во времена оны Дженет Лайон ведь заманила его самого на гибель. Почему теперь взбрело ему в голову отплатить добром, подставить вторую щеку, чего за ним отродясь не водилось?
- Она созналась, вон, спроси у Данбара подробностей — дело лютое, они с Битоном возглавляли суд. Она в связи со своими братьями. Сообщала им, как и когда удобней проникнуть в страну, нанести удар, покуда я за Каналом. Да к тому ж, она - ведьма, неужель не почуял сразу? От нее же на милю смердит дьяволом. Государственная измена для женщины карается костром, мой милый, что тут такого? Знала ведь, на что шла, когда обещала братьям мою погибель, погибель моей королевы. Даже Мортон и Драмланриг — и те согласились с приговором...
Тишина повисла в кабинете, король, не мигая, держал взгляд своего вассала:
- Ступай, - молвил он наконец, - я, так и быть, забуду, что ты приходил просить за нее.
Шотландия, Мидлотиан, Эдинбург, Босуэлл-корт, лето 1537
Время его почти не меняло — худощавое лицо, серые глаза с искрой сарказма, шрам на скуле, но в висках выступает первая изморозь… уже. Конечно, он и всегда правил епископатом твердой рукой, но до сей поры Босуэлл не припоминал за Брихином особого рвения к защите веры, потому и спросил не без интереса:
- Ты сделался грозой еретиков, дядя?
- Приходится, если не хочется сократить поголовье родственников, дорогой граф.
Тут Босуэлл взглянул на железного Джона внимательней.
То была их редкая встреча в фамильном особняке, куда епископ наведывался нечасто, особенно в последние года три. Морэй по-прежнему входил в Совет короля, а Брихин бывал на каждом Парламенте, но случай поговорить о частном родственникам выпадал не всегда.
- Что ты имеешь в виду?
- Аббат Арброат, Патрик, известный также как Дэвид Битон, племянник архиепископа Сент-Эндрюсского. Валуа обещал ему епископат в Мирепуа, Папа днями пришлет кардинальскую шапку, а ты…
- Я?
- Достаточно легкомысленно вел себя с ним во Франции. Битон же нынче — хранитель печати короля и советчик ему по любому вопросу, советчик, оттеснивший старого Данбара. Тебя, дорогой мой, он терпеть не может, и, перед тем, как заново отбыть во Францию послом Его величества, представил королю список…
- Грехов? - улыбаясь, спросил Белокурый.
- Почти. Да не собственных и не королевских. Грехов ближних людей короля Джеймса. Стоит ли говорить, что ты там в первых рядах?
- В чем обвиняют?
- Себялюбие, гордыня, распутство, склонность к измене…
- Бог ты мой… какие точные сведения!
- Сведения достаточные. Я приложил порядком усилий, чтоб избавить нашу фамилию от права украшать собой перечень еретиков Шотландии. Но мне нужно было и подтвердить нашу благонадежность тоже. Кальвинист сгодился как нельзя кстати, умный малый, но немного слишком ученый.
Босуэлл напряг память, дело было, пока он отдыхал во Франции:
- Уишарт?
- Уишарт, да. Мирно отправился на континент продолжать учение с тем моим благословением, после которого не возвращаются восвояси. И едва лишь я порадовал Данбара высылкой, как ты… говорят, ты просил короля за леди Глэмис?!
Епископ всегда все узнавал один из первых неведомым образом. Босуэлл поморщился:
- Не вполне верно. Я хотел избавить ее от костра. Казнь, понятное дело, предрешена, ибо король уже переписал в казну имущество и земли покойного Глэмиса, но… именно зверство так уж необходимо? Об этом я и сказал королю.
- Ты и так уже сказал слишком много. Достаточно, чтобы решить, что она — колдовством или доброй волей — имеет на тебя влияние. Достаточно, чтобы король тебя заподозрил. Когда утопили Элисон Ру, что-то ты не выказывал к ней сочувствия.
- Она — простолюдинка, обычная грубая тварь, каких много.
- Грубые твари не меньше нашего чувствуют боль и умирают ровно так же мучительно. Если уж в тебе вдруг проснулось несвойственное нашей фамилии христианское милосердие — жалей всех!
- Вина ее в убийстве зятя была доказана.
- Так и здесь вина доказана, Патрик. В данный момент вина Дженет Лайон в том, что она - сестра Ангуса, и уши фамилии Дуглас в Шотландии, и заноза среди родов Нагорья, как по наследству мужа, так и по второму браку. И что тебе в том, что с нею станет? Еще одним Дугласом меньше, пусть и в юбке.
- Не люблю я этого, - сознался граф, как в чем-то постыдном. - Мысль о хладнокровном убийстве женщины кажется мне отвратительной.
- Думай о том, что эта женщина только по стечению обстоятельств не убила тебя самого, - посоветовал Джон Хепберн.
По лицу Босуэлла сложно было понять, о чем он размышляет. Закинул ногу на ногу, вздохнул, улыбнулся, приподнял левую бровь, с тем выражением насмешки и презрения к тщетности бытия, которое было столь знакомо железному Джону — по самому себе:
- Грязно добиваем поверженного врага, да? К чему это? Пока жив король, Дугласы не вернутся.
- Поверженного? Поверженных врагов не бывает, бывают только мертвые, даже если они и женщины. Чему я вообще учил тебя?!
Шотландия, Мидлотиан, Эдинбургский замок, июль 1537 года
В среду народу на скале было — не протолкнуться.
Сожжение Дженет Дуглас, изображение с Pinterest
Она поседела — за время недолгого заключения и суда, это Патрик Хепберн заметил с первого взгляда, в меди волос ее больше не было тепла, но только скорбь близкой осени. Она была красива для своих тридцати шести, и она уже не состарится. Зеленоглазая Дженет Глэмис такой и останется в памяти, взошедшая на костер, белая не от страха, от внутреннего напряжения, светящаяся ненавистью к палачам, величественная и в рубище, бесстыдно открывающем ее тело толпе. Огромное презрение было в ней — презрение в боли, смерти, позору одновременно, и тот взгляд, что леди Глэмис кинула на королевский помост, прежде чем каяться напоказ, был куда более искренен, чем пожелания долгих лет царствования Джеймсу Стюарту и перечисление собственных вин — в ожидании возможной милости.
И еще одно - более историчное сожжение... душу ведьмы утаскивает дьявол прямо с костра, вон там, вверху.
Равнодушный, совершенно спокойный, покусывающий краешек губы, граф Босуэлл, констебль Эдинбурга, по чину и долгу присутствующий на казни, сейчас понимал ее, как никто. Его собственное покаяние в Сент-Джайлсе, март, пронизывающий ветер, и жизнь, за которую заплачено смертью друга — оно вскрывалось в душе каждой минутой пребывания здесь.
Милости, конечно же, не было.
Мужество изменило Дженет Глэмис только, когда поднесли огонь. Дрова за ночь отсырели, занимались не сразу, ведьма задыхалась, кашляла от дыма, но это не облегчит ее мучения, а продлит казнь, пока не подбросят сухих. Но потом занялось... Парнишка лет пятнадцати, не старше, чем был он сам в первый приезд ко двору, изворачивался в руках стражи, заставлявшей его повернуть голову к костру, смотреть, как умирает мать - он или выл, как дикое животное, или богохульствовал, отшвырнув от себя священника. Каждый крик его входил в страдающую женщину, как острый нож. Девчонка, судя по платью - из кинсменов леди Глэмис, проскользнув сквозь цепь стражи, метнулась к костру… неизвестно, что хотела сделать она, быть может, крест передать или яд, прекратить страдания. Этого король ни за что не позволил бы, и ее сбили с ног, на мостовую, и хохотали, пока стирала с лица уличную грязь, пепел, летевший к ней от огня. Тут уже констебль Эдинбурга, вне себя от омерзения, от воя мальца, от воплей умирающей, раздвинул солдат, шагнул к девчонке. Глупый жест, минутная слабость сердца:
- Осторожней, юная леди, поднимитесь же…
Хорошенькое личико, залитое слезами, темные, чуть раскосые пронзительные глаза. Уже не девочка, определенно еще не женщина. Когда увидала, чья именно рука подняла ее с колен - отпрянула, словно от чумного, опрометью кинулась туда, где сына леди Глэмис отливали водой, парень лишился чувств. Босуэлл вернулся на помост к умиротворенному королю, не чувствуя, как в спину ему впился взгляд острей любого джеддарта, взгляд, полный такой жгучей ненависти, которая сделала бы честь любому из Дугласов. Но девчонка тотчас пропала в толпе, едва он оглянулся, почуяв неладное.
С костра донесся предсмертный крик ее крестной матери.
- Доносят, Босуэлл нарочно просил у короля очистительного огня для нее, - молвил Ангус, терзая письмо с родины в кулаке, лицо Питтендрейка было мрачно. - Оставался у Стюарта с час, вымаливая лишней боли. Богом клянусь, он заплатит за это!
В Глэмисе я не была, однако пишут, что там до сей поры обитает дух леди Дженет, именуемый Серой дамой. Появился он после смерти ее второго сына от Глэмиса, Джона Лайона, 7-го лорда Глэмиса. Серую даму неоднократно видели молящейся в часовне замка, и якобы одно из мест часовни до сей поры оставляется незанятым – для нее. Встречали ее и в самой замке, и на вершине Часовой башни. Появление Серой дамы обычно предваряется негромким стуком молотков – как тех, что стучали пятьсот лет назад, на строительстве «жаровни» в Эдинбурге в июле 1537 года.
Изображение из свободного источника.
Прямыми потомками Лайонов и Дженет Дуглас являются члены правящей в Великобритании династии Винздоров через покойную королеву-мать, леди Елизавету Боус-Лайон.