Может, этот:
Глава 1.
Апрель в этом году выдался тёплым. Говорили, что теперь будет теплеть с каждым годом, и скоро зимы не будет вообще. Никто особенно не верил, но при новом режиме, когда еда и одежда для многих стали проблемой, холода виделись немалой проблемой. А тёплая погода внушала надежду.
Танька проснулась от противного мелкого дождика, сыпавшего с хмурого утреннего неба и вмиг намочившего и без того отсыревшие доски жёсткой деревянной лавки в подмосковном лесопарке, которая уже третий день служила ей кроватью. Опустив босые ноги на прохладную в мокрых прошлогодних листьях чёрную землю, Танька потянулась и задумалась о том, как прожить начавшийся день. Ужасно хотелось есть: плоский втянутый живот призывно урчал, не позволяя забыть о себе ни на минуту. Девушка с грустью оглядела свою скудную одежду. Состояла она из линялой и обтрёпанной джинсовой куртки без пуговиц, надетой поверх засаленной футболки и давно потерявших всякую форму и цвет изрядно оборванных внизу джинсов. Острые коленки весело торчали из дыр, а вокруг пестрели живописные заплатки. Некоторые собирались вот-вот отвалиться. Пришивать было нечем. Были ещё позорные дыры на заднице, но Танька их не видела и старалась о них не вспоминать.
– Да, девушка, с таким прикидом, на толкучке делать нечего, – сказала себе Танька, почёсывая макушку.
С кофтой и приличными брюками она рассталась ещё месяц назад. Благо, март был на удивление тёплым. С кроссовками – три недели назад, пополнив тем самым широкие ряды подмосковных босячек. Впрочем «официальной» босячкой Танька так и не стала. Для этого надо было пойти в ближайший регистрационный пункт и поставить на пятки клейма несмываемой краской. В середине круглого тёмно-синего клейма неизменно стояло сакраментальное слово «босяка», указывающее на новообретённый статус обладательницы босых пяток. Кроме того, рядом в клейме писались и какие-то другие слова, которые было угодно придумать начальству или босячке о самой себе. Эти клейма, которые волею судьбы и блюстителей нового режима могли появиться на пятках любой девушки или женщины от 13 до 42 лет открывали перед ней некоторые возможности. Босячки имели право один-два раза в неделю подрабатывать на общественных работах: разгрузке, уборке, расчистке обломком снесённых зданий и тому подобное. На работах это трижды в день неплохо кормили. Для записи на работы надо было скооперироваться с другими босячками и войти в бригаду из тридцати человек. Могли босячки посещать и специальные дискотеки для бедных, где часто давали бесплатно еду, а также сигареты и алкоголь. Дисктотек в Мытищах и окрестностях было маловато, еды и прочего на всех не хватало и редкая дискотека обходилась без драк, разборок с полицией и неизменно следующих за ними публичных наказаний. Подвешенные на деревьях за руки босячки были постоянным украшением сквера перед бывшим Домом Культуры.
Те, кто мог и хотел, могли подрабатывать уличными выступлениями. При этом, босячкам запрещалось показываться в элитных районах Москвы, скрывать или пытаться свести клейма, а также, пользоваться острыми предметами и иметь их при себе. За всё это любой полицейский мог без лишних церемоний, подвесить босячку за руки в людном месте, а в случае рецидивов или сопротивления – и за шею. Нередко босячки получали публично палок по пяткам, но так обычно наказывали воровок. Говорили, что теперь босоногих будут наказывать за отсутствие клейм. У Таньки клейм не было. Из гордости и внутреннего протеста, она, оставшись босой, так и не пошла их ставить. А бегать босиком ей даже нравилось: запрещенных кварталов в Подмосковье не было, а впереди было лето. Смущение и физические неудобства улетучились на третий день.
До последних дней Танька с восемью подругами по Высшей Школе дизайна, оказавшимися при новом режиме в таком же бедственном положении, жила в пристройке какой-то заброшенной фабрике неподалёку от Мытищ. Вместе было легче: делились едой, подворовывали, как-то крутились… Но нежданно-негаданно пристройку вмиг снесли вместе с фабрикой, так, что вернувшись вечером после трудового дня, девчонки увидели вместо жилья кучу битых кирпичей и арматуры. Кроме того, полиция, пригрозив наказанием, запретила им здесь собираться. Пришлось разойтись и ночевать где попало. Хорошо, правда, что по всему Подмосковью действовали московские правила: исправно работали бесплатные душевые и медпункты: всегда можно было помыться и получить то, что может понадобиться женщине в определённые дни. Видимо для центральной власти было важно, чтобы народ не опускался, ведь едва ли не первое, что было сделано, новой властью, была физическая ликвидация бомжей. Специальная служба отлавливала и усыпляла их, как бродячих собак. Через пару недель их просто не стало ни в самой Москве, ни в округе.
– Как бы всё-таки пожрать? – отозвалась мысль на очередной призыв желудка, – может, попытаться всё же что-то спереть? – размышляла Танька, – Нет, стрёмно! Толчёк на станции маленький, заметят! Оставалось либо сдаться, поставить клейма на пятки и идти записываться в бригаду на общественные работы, если таковые в данное время проводились, либо что-то всё же менять на толкучке из одежды. Вздохнув, оглядевшись и тихонько выругавшись, Танька скинула куртку и стала стаскивать обречённую на обмен футболку. Передёрнувшись от посыпавшегося на голые плечи и спину дождя, Танька быстро накинула куртку и обнаружила, что грудь её ввиду отсутствия пуговиц, остаётся не прикрытой.
– Ну, и ладно! Подумаешь! Некоторые вообще голы бегают, и ничего! – успокоила она себя, критически осматривая протертую в некоторых местах до дыр футболку, –
– Да… С этого не разъешься! Но, что есть, то есть! – решительно встав с лавочки и подкатав оборванный низ штанин, Танька направилась в сторону станции. Она была худа и потому, стройна, среднего роста с гладкими тёмными волосами до плеч, миловидным, немного бледным лицом с высокими скулами и живыми тёмными газами. К своим двадцати двум годам она успела доучиться до третьего курса одного из многочисленных московских институтов-шараг и, собираясь стать художником-дизайнером, училась довольно прилежно. Но потом началось «всё это»…
По дороге к станционной толкучке нельзя было не пройти мимо раскидистого платана, давно облюбованного полицией для публичных экзекуций. Сейчас на его крепком суку покачивались от лёгкого ветерка два девичьих тела. Обе повешенные были Танькиными знакомыми, и она невольно остановилась возле дерева. С краю висела Ксюха Танькина ровесница, которую все называли Ксенич или Буратинка. Это боевая, неугомонная девчонка-пацанка постоянно тусовалась возле рынка, регулярно подворовывая еду. На том, скорее всего, и попалась. Качаясь на верёвке, она казалась ещё более худой и костлявой, чем при жизни. Коротко стриженная под мальчишку голова с взъерошенными волосами свесилась на плоскую грудь, на осунувшемся, с острыми чертами лице застыло выражение возмущения и обиды. На посиневшем прикушенном языке поблёскивал пирсинг. Худые ноги в обгрызенных трико были слегка расставлены, грязные, угловатые пятки, уже не меньше месяца не знавшие обуви качались над Танькиной головой. Руки девушки были скручены за спиной проволокой, на груди красовалась картонка с размашистой надписью «Я воровка». В полуметре от неё ближе к стволу легонько покачивалось толе второй повешенной: Ксюхиной подруги Нади. В отличи от безбашенной Ксюхи-Буратинки, которую ещё до новых времён выгнали из института, Надя была очень правильной и аккуратной девушкой. В педагогическом ВУЗе она была отличницей и едва ли не образцовой студенткой, хотя и обладала весёлым и даже игривым нравом. При новых порядках она сумела сохранить на себе приличное строгое, но с изыском тёмное с белым отложным воротником и бантом платье, которое в последние две недели забавно контрастировало с босыми ногами: туфли-лодочки всё же пришлось сменять. Чёрные Надькины волосы были, как всегда аккуратно убраны и завязаны в изящно сложенную на затылке косу. Даже вися на верёвке Надя излучала чувство сосредоточенного спокойствия, умиротворения и даже лёгкой манерностью. На картонке, прицепленной к её платью значилось: «Я сопротивлялась полиции».
– Ксюха как всегда влипла и полезла на рожон, а Надька вступилась… – вздохнула про себя Танька, – вот и болтаются теперь обе.
Подняв руку, Танька хотела снять высохший жёлтый лист, прилипший к чёрной Надькиной пятке.
– Во, замри! – донеслась сзади негромкая команда.
Не опуская руки, Танька обернулась. Ухоженное лицо парня в дорогой куртке с небрежно наброшенном на голову капюшоном, глянуло на неё через камеру мобильника.
– Так стой… – камера несколько раз щёлкнула, а у ног Таньки засуетилась, энергично помахивая хвостом забавно-деловитая такса.
– Фу, – тихо скомандовал хозяин и, легонько потянув поводок, зашагал дальше.
– Надо же, кекс, как пристроился! – с лёгкой завистью подумала Танька, глядя вслед удаляющемуся мажору. Машинально комкая и кроша пальцами лист, Танька вновь перевели взгляд на повешенных.
– А ведь я запросто могла бы болтаться третьей рядом с ними, – подумалось ей. Зажмурившись она чётко представила жутковатую картину и явственно услышала как скрипит сук под тяжестью её тела, как сживается вокруг тонкой мускулистой шеи железное кольцо петли и ноги беспомощно пляшут в воздухе, тщетно ища опору.
Тряхнув головой, Танька отогнала неприятное видение и, под шум приходящей на станцию электрички, не оглядываясь больше на дерево, бодро зашагала к толкучке.
Ещё издали она заметила среди торговых рядов свою подругу и бывшую одногрупницу Наташку. Оставшись в коротком белом лифчике, она размахивала снятой серо-синей кофтой и что-то бурно доказывала низкорослому крепышу за прилавком. Наташка заметила Таньку только, когда та подошла совсем близко.
– Привет, Танюха! – бросила она, – вот ты посмотри на этого жлоба! Возмущённо распахнула она свои большие серые глаза, – за такую кофту не хочет десять талонов давать!
– И, не дам, – флегматично пояснил продавец, – вот ещё! Не делай мне смешно!
– Ну, ты видела! – взмахнула руками Наташка, – ну, жлобьё!
– Шесть от силы, – произнес мужик за прилавком, беря в руки Наташкину кофту и внимательно её рассматривая, – хочешь десять – давай чего в придачу.
– Чё я тебе дам? – бурно возмущалась Наташка, – лифчик что ли? Ага, разбежался! Джинсы тоже не отдам!
– Это, уж ты как знаешь. – Кофта вернулась в Наташкины руки.
– А это в придачу возьмёшь? – Танька протянула футболку.
Мужик брезгливо, но внимательно её осмотрел.
– Восемь талонов.
– Чего? – В один голос возмутились девушки.
На лице продавца отразились тягостные сомнения. Почесав за ухом, он поднял голову вверх, погрузившись в какие-то сложные расчёты.
Те временем, Наташка, коротко оглянувшись на прохаживающихся в стороне полицейских, незаметно стянула с прилавка две сушёных рыбки и пристроила их в карман потрёпанных джинсов.
– Ох, грабите вы меня, девки! – наконец, вернулся к реальности продавец, – держите, х… с вами! – проворчал он, отсчитывая десять талонов на обед с кафе-столовой класса С.
– Он пока не с нами! – улыбнулась Наташка, тщательно пряча талоны в лифчик.
– Не стрёмно тебе жратву с прилавков п… дить? – спросила Танька подругу, когда они отошли от толкучки.
–А то сама не п..дишь!
– Вот Ксюха с Надькой тоже…
– А чё Ксюха?... Она слишком много тырила и в наглую! Вот и зависла коза! А за две рыбки чё будет? Ну, за руки часика на три подвесят, подумаешь!
– А палочки по пяткам?
– Да, палочки – это конечно классно! – согласилась подруга, – Да, ладно, кто не рискует… – Наташка откинула на спину свою тёмно-русую косу и сунула Таньке в руки одну из украденных рыбок, – держи, погрызи пока.
Девушки направились к ближайшей лавочке возле перрона. Они были примерно одинакового роста и возраста. Но лицо у Наташки не было таким худым, скорее немного округлым с вздёрнутым носиком и пухлыми губами. Джинсы её не были так сильно оборваны внизу, как у Таньки и потому, если бы не дырки сзади и на коленках, выглядели бы более прилично. Но Наташку всё это не заботило. Когда на всех свалились новые порядки, она вмиг превратилась из скромной и незаметной студентки в настоящую оторву. Одной из первых она без всякого сожаления сменяла на толкучке свои полусапжки и с нескрываем удовольствием и вызовом «приличной публике» сверкала своими босыми пятками, на которые, как и Танька из упрямства, ни за что не хотела ставить клейма. Они ничего не боялась, и ей было всё нипочём. Может быть, поэтому ей и везло: за все свои проделки она всего пару раз висела за руки на дереве у базара и один раз схлопотала десять палок по пяткам. С тех пор вредить властям стало целью её жизни, и, несмотря на угрозу повешения, она использовала для этого любую, даже самую малую возможность.
– Слышь, Танюха, в Москву валить надо! – уверенно заявила Наташка, выбрасывая колючий рыбий хребет, – фиг ли тут торчать?
– В Москве, конечно, повеселее будет, – согласилась подруга, – там всего до фига, но и под раздачу проще попасть.
– А тебе не всё равно, где тебя вздёрнут? В Москве даже интереснее, – улыбнулась Танька, блеснув глазами, – а что?... Жениха у меня здесь нет пока…
– И не будет. А в Москве, чего только не бывает.
– Ну, тогда погнали, не фига тут торчать! – Танька решительно встала и зашагала в сторону станции.
Девушки ловко перелезли через металлическую ограду и вышли на перрон. Осмотревшись, они убедились, что полицейских поблизости нет. Чтобы не привлекать внимания, они устроились за поддерживающим вокзальный навес, обшарпанным каменным столбом. Первой к перрону подошла новенькая и чистенька голубая электричка. Танька рванулась было к ней, но подруга её удержала:
– Ты чего, это же для белых людей! Сразу отловят!
Впрочем, электричка для белых людей даже не остановилась и на всём ходу просвистела мимо. Но вскоре вслед за ней в перрону подползла привычная облезлая гусеница с красно-зелёной мордой. Створки дверей гостеприимно раздвинулись.
– А если билеты проверять будут? – встревожилась Танька.
– Да, ни фига! Прорвёмся! Если что – два часа за руки повисим на станции, и всё! Я точно знаю! – заявила опытная Наташка и проскочила в вагон. Танька прыгнула за ней за миг до того, как двери захлопнулись у неё за спиной.
Народу в вагоне было немного. Большая часть пассажиров были счастливыми обладателями дачных участков, которые не были отобраны новой властью. Почему у одних отбирали и землю, и дома, а у других нет – не знал никто. Как всегда хватало всезнаек, которые в жанре «народных сказок» объясняли всё на свете. Но всерьез эти «объяснения» принимать не приходилось. Были среди пассажиров и мелкие клерки, строительные рабочие и прочая публика из нижних слоёв среднего класса.
Не вызвав ничьего излишнего интереса, девушки присели на одно из жёстких дощатых свободных сидений и немного расслабились.
– Как в Москву приедем, первым делом, в кафешку! Пожрём! – мечтательно, но твёрдо произнесла Наташкаю
– Ну, да…если по дороге не зависнем! – подмигнула Танька.
Электричка шла медленно сов семи остановками и на каждой в вагон со своим незатейливым товаром заходили железнодорожные коробейники. Сначала девушки вздрагивали от их назойливо-призывных голосов, но скоро привыкли и перестали обращать на них внимание.
– Смотри-ка, «наши», – Наташка кивнула в сторону двери, из которой в вагон вошли две экстравагантного вида девицы. Первая – стройная среднего роста, топлесс в драных облезлых джинсах. Вторая высоченного роста, накачанная блондинка была совершенно голой, но, кажется, совершенно этого не смущалась. В руках у каждой было по небольшому холщовому мешку.
Проходя мимо подруг, первая бросила:
– Чё, девки, в Москву за красивой жизнью?
– А, то! – не задумываясь, ответила Танька.
– Сами-то откуда? – спросила девица, неожиданно присаживаясь на край сидения.
– Вообще из Москвы, но последнее время в Мытищах торчали, – ответила Танька.
– А сейчас вот обратно намылились. – Продолжила Наташка, разглядывая собеседницу.
Та была симпатична. Лицо и торс покрывал ровный лёгкий загар: было понятно, что она ходит топлесс уже не первую неделю. На левой груди ближе к соску красовалась круглое клеймо, которое ставили тем, кто оставался обнажённым до пояса. Таких называли босячками 2-го ранга. Им предоставлялась возможность работать на общественных работах уже не один-два, а три-четыре дня в неделю. Но девица, похоже, не слишком эту возможность использовала. Как-то не походила она на смиренную труженицу. В зелёных глазах блестели авантюрно-шкодливые огоньки, да и весь её вид говорил о том, что она не принимает навязанную ей жизнь, и сопротивляется, как может, Длинные русые волосы были убраны на затылок, открывая стройную шею. Открытое, улыбчивое лицо сразу к себе располагало. И в нём и во всей фигуре было что-то от пантеры: гибкость, изящество и внутренняя сила и уверенность в себе.
– Я Галка! – представилась девица, – а вы?
– Татьяна.
– Наталья.
– Отлично! Держите! – Галка достала из мешка два «Сникерса» и сунула их в руки новым знакомым.
– Особо на увлекайтесь, а то растолстеете! – ухмыляясь, предупредила голая культуриста, подсаживаясь рядом.
– Это Светка, – представила подругу Галка, задрав на сидение пыльную ступню, на которой промелькнуло клеймо босячки.
– Как оно, с клеймом? Жить можно? – спросила Наташка.
– Если в петле не висишь, то можно! – ответила за подругу Светка.
– А, вы что ж, неподкованные бегаете? – искренне удивилась Галка.
– Ну, в общем, да. – Замялись девчонки.
– И, чего ж так? – поинтересовалась Светка, – пяточки замарать боитесь?
– Да не… В лом просто! – начала объяснять Наташка, ходить как эти… с номерами!
– Так хоть человеком себя чувствуешь! – поддержала Танька, – хоть свобода какая-то!
– Ну, вы даёте, девки! – Светка изумлённо распахнула свои светлые глаза, – от чего свобода-то? От хавчика? Или ещё от чего?
– Это, Свет, потому, что у них ещё прикид остался, вот и кочевряжатся. – Объяснила Галка, – в общем, девки, слушайте! В Москве вас таких распрекрасных ни одна тусовка не примет, а сами не прокрутитесь.
– И уже облавы пошли, на босых без клейм. Так что… – многозначительно объявила Светка.
– Эх!... – Танька закинула ногу на ногу и стала с наиграно печальным видом рассматривать свою грязную и уже изрядно загрубевшую подошву.
– А откуда такая роскошь? – Наташка помахала фантиком от «Сникерса».
– Это военная тайна! – ухмыльнулась Светка.
А у Галки лицо стало серьёзным. Несколько мгновений на нём читались сомнения: стоит ли доверять новым знакомым.
–Тут, между прочим, «Серебряная стрела» ходит, в курсе? – спросила она их.
– Не, а чего это? – вопросом на вопрос ответила Наташка.
– Поезд такой для богатеньких.. – ответила за Галку культуристка, закидывая накачанные руки за голову и потягиваясь.
– Ну, и чего? – не поняла Танька.
– Вот оттуда и жрачка цивильная! Чё тормозишь-то?.... – улыбнулась Галка, – стоянка – одна до Мытищ – 20 секунд..
– Это, если от Москвы, – уточнила Светка.
– Короче, если не грузить, работаем в поезде 19 минут, потом, съёбываем на остановке и обратно в Москву.
– А чего там в поезде? – немного растерянно спросила Наташка.
– Да, когда как… – подмигнула Галка, – вот сегодня, она наклонилась к девушкам и голос её стал тих и серьёзен, – Светка сегодня в тамбуре охранника грохнула. – С этими словами, Галка осторожно раскрыла мешок пошире и в глубине его девчонки увидели, как блеснула чёрная ручка пистолета.
– И как же ты его… – оторопело спросила Танька Светку.
– Да, как, как… Бошку на бок и все дела. Любопытный больно попался!
– Представляю, какой там сейчас шмон идёт по вагонам! – вставила Наташка.
– А нам по фигу! Мы уже в другую сторону едем! …Хотя могут и вычислить, конечно! – озабоченно проговорила Галка, – если будут сов семи электричками по радио связываться тогда хреново! Могут и у нас вагоны прочесать или в Москве прислать на вокзал комитет по встрече.
– Не любят они, когда охранников мочат, понимаете? – разъяснила Светка.
Танька с Наташкой тревожно переглянулись.
– А если поймают? – спросила Танька.
– Тогда, считай, приехали на конечную станцию! – подмигнула Светка, все дружно!
– Так… Эта электричка со всеми остановками идёт? – спросила Галка неизвестно кого, вытягивая шею и всматриваясь в пейзаж за окном.
– А хуй его знает, – беспечно ответила Наташка, – то ли одна то ли две остановки до Москвы остались.
Поезд сбавил скорость, а в дальнем конце вагона появились люди в форме железнодорожной охраны. Это были не просты контролёры пыльных тёмно синих мундирах старого времени. Эти были в хаки и бронежилетах с автоматами.
– Билеты и документы! – скомандовал голос.
Поезд предательски не хотел останавливаться. Танька вскочила было с места. но Галка её удержала.
– Сиди, не дёргайся! – просекут сразу! Как поезд станет, сразу все рвём на выход. В переднюю дверь, понятно?
– Ясно, что не в заднюю, – нервно ухмыльнулась Танька, опасливо поглядывая в конец вагона.
– Билетов, у вас, как я понимаю, не имеется, – подмигнула Светка.
– Какие ещё билеты у приличных девушек! – наигранно возмутилась Танька.
– Ну вот, приличные девушки, если заметут, вам за безбилетный проезд – три часа загорать за руки на станции, всё остальное валите на нас, не знаем, дескать, их и только что познакомились, ясно? – быстрым шепотом наставляла Галка.
– Тогда одним завесом отделаетесь! – добавила Светка, внимательно следя за тем, как проверяющие неумолимо приближаются к их скамейке.
Неожиданно, проверяющий задержался. Заспорив о чём-то с каким-то относительно прилично одетым господином всего через две секции от девушек. Поезд, тем временем перешёл, наконец, к последней стадии торможения.
– Пошли, спокойно! – скомандовала Галка, поднимаясь и направляясь к двери. Остальные последовали за ней.
Они уже почти вошли в тамбур, когда за спиной послышался голос: – Девушки, одну минуту!
Поезд пыхтя, открыл двери вагона, и девушки пулей вылетели на перрон. Двери вагона шумно захлопнулись у них за спиной; электричка потащилась дальше в сторону Москвы.
– Если поезд не остановили и догонять не стали, значит, не просекли! – отдышавшись, объявила Галка, – а за зайцами они не бегают, не солидно.
– Теперь в Москвы пешочком! – забрасывая мешок за плечи, произнесла Светка, награждая неподражаемой улыбкой провинциальную тётку, которая ошалело пялилась на её обнажённую фигуру.
